Старая школа. Уральскому федеральному университету исполнилось 100 лет

Фото: Юрий Лепский

В ту пору вашему покорному слуге было восемнадцать лет, что такое журналистика, я не знал, хоть и проучился на соответствующем факультете Уральского университета больше полугода. Дело в том, что я числился "школьником", то есть поступившим на факультет сразу после школы. А как же может быть иначе? — спросите вы. Иначе не просто могло быть в то время, иначе и было. На факультет журналистики принимали, как правило, тех, кто имел уже производственный стаж не менее двух лет. А как исключение — таких как я — "школьников". Для нас выделялась квота — не более четырех человек из числа всех зачисленных. Поэтому для тех, кто поступал "по правилам", конкурс был в разы меньше, чем у тех, кто поступал "как исключение". Нам надо было сдать все четыре вступительных экзамена только на "пятерки". Ну, конечно, если ты не медалист. А я медалистом не был.

Зачем нужна была такая "несправедливость"? Сегодня я ставлю это слово в кавычки, потому что прошедшие годы убедили многих, в том числе и меня тоже: то, что казалось нам несправедливым тогда, имело серьезный смысл. Он состоял в том, чтобы человек, получающий дипломированное право публичного выступления, влияния на людей, не нес публично инфантильную ахинею, чтобы его взгляды и убеждения были взглядами и убеждениями взрослого, а не подростка. Увы, инфантильной ахинеи в сегодняшнем публичном пространстве более чем достаточно. Не случайно уважаемая профессура смыслообразующих факультетов крупнейших вузов страны все чаще и чаще говорит о том, что отечественная журналистика, режиссура, литература удручающе инфантильны, создаются недозревшими, непрофессиональными людьми. Все чаще и чаще звучат предложения вернуться к цензу производственного стажа, от которого, кстати говоря, не отказывались ни в Америке, ни в европейских странах.

Ну ладно, им, профессорам, виднее. А вот мне в ту пору просто повезло. Я был зачислен на курс взрослых людей. И для меня — маменькиного сынка — мой курс стал второй семьей, которая вслед за мамой и папой в значительной степени и воспитала, и обучила меня.

Я прочитал у Бродского: "Надо искать успеха не у современников, а у предшественников". И по сей день полагаю, что это самая плодотворная норма.

Боря Кортин убеждал бережно относиться к родителям, он показал мне, как профессионалу следует пользоваться блокнотом. Витя Хлыстун — гений общения — учил не стесняться, брать на себя ведение разговора в любой компании. Игорь Литвиненко навсегда привил вкус к хорошей живописи и точной метафоре. Юра Юрис и Андрей Карпович учили тренировкам памяти. Виталий Пырх неукоснительно требовал соблюдения жестких и благородных правил товарищества. Андрюша Альтов шутя-играя в журналистику воспитывал нужные и необходимые профессиональные навыки. Благодаря ему мы понимали, что такое заголовок, как начинать заметку, как вести газетную дискуссию, как добывать новости, что такое дедлайн. Таня Черепанова, поступившая на журфак, уже имея музыкальное образование, по вечерам при свечах в общежитии воспитывала в нас музыкальный вкус: мы слушали на ее стареньком проигрывателе виниловые диски: Рахманинов, Бетховен, Бах, Вивальди...

Каждый из моих сокурсников отчасти был и моим преподавателем. А что касается преподавателей штатных, то первым среди них стал для нас конечно Борис Самуилович Коган. Вот он-то и учил журналистике. Как он это делал? Он читал нам очерки Анатолия Аграновского. Вслух. Ах, как он читал! Тихо, бесстрастно, с хрипотцой в голосе. Время от времени он прерывался и обращал наше внимание на афоризм в тексте Аграновского, на то, как начинается абзац, на то, как вызревает мысль, на то, как надо заканчивать текст... Это и было настоящей профессиональной школой. Коган добился своего: я стал читать Аграновского самостоятельно и дошел до того, что написал диплом, посвященный династии Аграновских. И даже приехал в Москву и целый день провел с моим кумиром Анатолием Абрамовичем Аграновским. В его уютном кабинете я задавал ему свои вопросы, а он великодушно отвечал на них. Когда мы прощались, я сказал ему: "Анатолий Абрамович, я уезжаю работать на Дальний Восток, возможно, мы больше не увидимся. Дайте какой-нибудь дельный совет, которому можно следовать". Он улыбнулся, секунду подумал и сказал: "Дураком не надо быть, Юра. Нельзя писать о кукурузе, когда все вокруг об этом вдохновенно пишут. Надо найти в себе силы отложить перо и сказать: А я не буду".

— Ну что? — спросил Коган, когда я вернулся в Свердловск. — Что он сказал тебе?

Я рассказал ему про "кукурузу". Борис Самуилович довольно закивал головой и сказал, чтобы я это запомнил на всю жизнь. Я и запомнил. Но я запомнил и еще кое-что. Например: чтобы учиться журналистике, не обязательно ходить на лекции. Надо вдумчиво читать мастеров нашего цеха. Что я и делал на своем дальнем Дальнем Востоке. Каждое утро в редакции хабаровской "молодежки" я открывал газеты и читал лучших в то время: Анатолия и Валерия Аграновских, Геннадия Бочарова, Инну Руденко, Ярослава Голованова, Василия Пескова, Юрия Черниченко, Юрия Роста, Юрия Щекочихина... Разбирал эти тексты по косточкам, потом взахлеб читал коллегам, старался подражать. Словом, учился журналистике. И только потом понял, что этот способ пожизненной учебы привил мне мой родной Университет, мой Факультет взрослых людей. Кстати, мой Университет, не жалея средств, посылал нас, студентов, на практику по всей стране (тогда наша страна была значительно больше, чем нынешняя). И мы еще в юности знали, что такое Камчатка, река Амур, бухта Витязь, река Лена в Якутии и Кура в Грузии, Мурманск и Севастополь... Мы реально представляли свое Отечество, что весьма важно для профессионального журналиста.

Большинство из моих тогдашних кумиров работало в "Комсомолке", и я стал работать там же спустя несколько лет. Со многими из них познакомился, с некоторыми даже подружился. Но никогда не позволил себе фамильярно похлопать по плечу того, у кого учился. Я продолжал учиться у них. И волновался как школьник, когда приносил им свои сочинения. Для меня было принципиально важным, что они скажут. Чаще они хвалили, иногда просто молчали (что означало провал), но никогда не ругали. И это тоже было школой — школой отношения к работе коллеги. Много лет спустя я прочитал у Бродского: "Надо искать успеха не у современников, а у предшественников". И по сей день полагаю, что это самая плодотворная норма.

Я сам нахально присвоил себе статус "ученика у лучших". Не знаю, что сказали бы мои заочные учителя, но теперь мне кажется, что я — вполне профессиональный журналист. Знаю, иногда про меня говорят: "старая школа". Мне не обидно. Более того. Я сам так говорю про моего нынешнего коллегу Всеволода Владимировича Овчинникова, или про Валерия Семеновича Кичина, или про Геннадия Николаевича Бочарова, когда читаю текст, написанный талантливо, остроумно, иронично, парадоксально, вдумчиво и компетентно, когда за употребленным в тексте "я" следует оригинальная авторская мысль, когда материал стилистически и композиционно безупречен, когда в нем нет никаких ошибок.

Старая школа. Для меня это всего лишь профессиональная работа. Не так уж и мало по нынешним временам. Вот Межиров, например, не случайно обратил на это внимание:

"Да пребудут в целости

Хмуры и усталы,

Делатели ценностей -

Профессионалы".

Делатели ценностей — нынче это чаще всего ученики Старой школы. А для меня — еще ученики моего Университета и Факультета взрослых людей.

Источник

Дмитрий Сивков ("Шалинский вестник")

О том же — в современном прочтении: